Затем (1773-77гг), заказ императрицы Екатерины II, которая поручила ему написать портреты воспитанниц Смольного института благородных девиц.
В то время в России не было ни одной школы, где бы учились девочки. Девочек-дворянок учили дома, а девочек из бедных семей, как правило, не учили совсем. И Екатерина II решила открыть в Смольном монастыре «Воспитательное общество благородных девиц», чтобы, как говорилось в указе, «... дать государству образованных женщин, хороших матерей, полезных членов семьи и общества».
Так взошло созвездие «смольнянок», где развернул Левицкий во всю ширь уже не только дарование психолога, но и декоративиста - семь портретов, а вернее, аллегорических картин (Молчанова - наука, Борщова - театр, Алымова - музыка и т.д.), олицетворивших собой, в мнении знатоков, целиком XVIII век в «выдержанности всей системы».
Имеется в виду, разумеется, система эстетическая; может ли художнику быть оценка выше.
К 1790-м годам Левицкий необратимо начинает терять популярность: зашатались стулья под покровителями и главными заказчиками (Князь Безбородко, канцлер, и граф Бецкой, президент Академии художеств).
Безбородко проигрывает государственную силу Потемкину, с порфироносных высот подул на престарелого и уже ненужного Бецкого прохладный ветер, определяется «дело» масона Николая Новикова, чье имя неотделимо от имени Левицкого, потому хотя бы, что сама внешность издателя «Трутня» знакома именно по его портрету.
С той поры Левицкий тоже в немилости. Теперь отношение двора ее величества к Левицкому определяла его дружба с Новиковым и другими деятелями русского просвещения. Не секрет, что живописец был, как и Новиков, масоном, а отношение Екатерины к ним было весьма определенное.
Одна из главных загадок судьбы Левицкого - это творческое молчание художника в последнюю четверть века его жизненного пути. Ведь за этот срок он написал всего с десяток полотен. Правда, эти холсты превосходны, но не слишком ли мало для такого мастера?
Напрасно это будут целиком приписывать болезни глаз, которая лишь в глубокой старости привела Левицкого к слепоте. Нет, не слепнуть стал художник в середине девяностых годов, а именно в эти годы он, наконец, прозрел. И помогла ему в этом сама жизнь и его замечательный друг, писатель и просветитель Новиков.
В какой-то миг с ослепительной ясностью Левицкий почувствовал всю ложность своего состояния. Его тонкий ум, его честная и прямая душа содрогнулись от ощущения фальши и лицемерия, которые окружали его ежедневно, ежечасно. Он содрогнулся от внезапного сознания, что он участвует сам в каком-то огромном фантасмагорическом обмане.
Казалось, жизнь шла по-старому. С утра художник становился за мольберт, и холст за холстом покидали мастерскую, радуя вельможных заказчиков. Но не радовался лишь живописец. Счастье созидания, творчества ушло. Осталось не уходящее чувство неудовлетворенности и пустоты.
Стасов утверждал, что талант художников того времени был «испорчен и искажен, он весь израсходован только на ложь притворство и выдумку главной сущности и на парад и блеск подробностей».
И художник ищет новые пути. Он ищет пути к народу, к народной тематике. Он пишет портрет своей дочери в свадебном народном уборе. Увы... Долголетнее писание заказных портретов сделало свое. Портрет Агаши не задался. Он получился салонный, далекий от жизненной правды, несмотря на то, что поводом к написанию полотна послужила семейная радость - предстоящая свадьба единственного детища.
Душа художника была выхолощена дворцовыми буднями, сиятельными портретами, где почти каждый холст носит следы искусственности, слащавости и холодности. Словом, художник потерпел, в этой своей попытке создать образ одухотворенной юной женщины, неудачу.
Искусство не прощает постоянных, хотя и маленьких уступок и полуправды. Многочисленная, иногда, салонная продукция Левицкого теперь мстила ему.
Великолепное мастерство, владение цветом, рисунком, тоном не могли заменить главное в искусстве - правду! И этот надлом, надрыв, чутко ощущаемый тонким художником, все нарастал... Нестерпимыми стали часы заказной работы, все больше тянуло художника к одиночеству, к чтению, к горьким размышлениям.
Но Левицкий не был готов к роли борца. Он бесконечно устал. Его тревожила болезнь глаз. И он томился, тосковал и молчал.
Потекли однообразные будни. Вельможные заказчики, двор стали забывать некогда прославленного мастера. И за какие-нибудь два-три года художник впадает в нищету.
Левицкий покидает Академию. Ему назначают нищенскую пенсию размером 200 рублей в год. Ничтожная подачка нанесла глубокое оскорбление художнику, отдавшему почти двадцать лет воспитанию молодых мастеров. Ясно, что слабость здоровья и зрения были лишь предлогом для ухода, обусловленного трениями с руководством Академии. Левицкий стал неугоден.
Он остается с грошовой пенсией, обремененный семейством, наступавшей слепотой, долгой, трудной и унизительной борьбы за существование.
Есть сцена, засвидетельствованная современниками: слепой старик, часами простаивающий на коленях в церкви Академии художеств.
Левицкий умер восьмидесяти семи лет, почти забытый как художник. Принятая, в его отношении, «формула заката» растянулась почти на четверть столетия: от начала 1800-х годов портрет камер-фрейлины Протасовой, калужские заводчики Билибины, - вот, собственно, и, почти, все, на что осталась способна некогда плодовитая кисть.
Иссякала эпоха, умолкал и ее певец, Сотни картин написал он, и все - слепок времени, на всех - люди XVIII столетия.
|